Почему мы здесь?

С появлением первых осознанных мыслей и звуков речи, человек стремится понять свое предназначение. Этот философский вопрос веками занимает лучшие умы, и никто из мудрейших до сих пор не приблизился к однозначному ответу.Предлагаем Вам познакомиться с одним из вариантов ответа из книги «Иллюзии» Ричарда Баха… Его дал «мессия» Дональд Шимода . Возможно у Вас есть другое мнение. Поделитесь, как бы Вы ответили на вопрос "Почему мы здесь?"

В понедельник, покатав нескольких пассажиров в Хэммонде, штат Висконсин, мы закончили работу рано, пообедали в городе и отправились назад к самолетам.

— Дон, я могу допустить, что эта жизнь может быть интересной или скучной, или же такой, какой мы сами захотим ее сделать. Но даже в свои лучшие времена я никак не мог понять, почему мы находимся здесь. Объясни мне это.

Мы проходили мимо закрытой скобяной лавки и открытого кинотеатра, в котором шел фильм «Батч Кэссиди и Санденс Кид». Вместо того чтобы ответить мне, он остановился.

— Давай сходим в кино, — сказал он. — Идешь?

— Не знаю, Дон. Ты сходи. Я лучше вернусь к самолетам. Не люблю оставлять их надолго.

Почему ему вдруг понадобилось это кино?

— С самолетами все о'кей, Ричард. Вперед.

— Но фильм уже начался.

— Значит, немного опоздаем.

Он уже покупал билеты. Вслед за ним я вошел в зал, и мы устроились в последнем ряду. В темноте перед нами сидело человек пятьдесят.

Через некоторое время картина, которую я всегда считал классической, захватила меня, и я забыл, зачем мы сюда пришли. Я смотрел «Санденс» уже в третий раз, время на экране то закручивалось спиралью, то растягивалось, как это всегда бываетв в хороших фильмах. Какое-то время я следил за техническими приемами: как снималась каждая сцена, как она связана со следующей, почему она идет именно сейчас, а не позже. Я пытался смотреть с этой точки зрения, но постепенно сюжет меня захватил.

Уже совсем под конец фильма, в тот момент, когда Батча и Санденса окружила вся боливийская армия, Шимода тронул меня за плечо. Продолжая смотреть на экран, я наклонился к нему:

— Да?

— Почему ты здесь?

— Это хороший фильм, Дон, тише.

Батч и Санденс, оба в крови, разговаривали о том, почему им надо отплывать в Австралию.

— Чем он хорош?

— Он мне нравится. Ш-ш-ш. Я тебе потом скажу.

— Отвлекись, Ричард, проснись. Это же иллюзия.

Он меня раздражал.

— Дон, до конца осталось всего несколько минут, давай поговорим потом, дай мне спокойно досмотреть фильм.

Он шептал напряженно и драматично:

— Ричард, ПОЧЕМУ ТЫ ЗДЕСЬ?

— Послушай, я здесь, потому что ты сам меня сюда пригласил, — я отвернулся от него, пытаясь все-таки досмотреть конец.

— Тебя никто не заставлял сюда идти, ты бы мог ответить: «Нет, спасибо».

— Мне нравится фильм, — человек, сидевший перед нами, на секунду обернулся. — Да, мне нравится этот фильм, Дон, что в этом плохого?

— Ничего, — ответил он и до конца фильма не произнес больше ни слова.

Выйдя из кинотеатра, мы пошли через площадку с подержанными тракторами к нашему полю. В небе потемнело, собирался дождь.

Я думал о его странном поведении там, в кинотеатре.

— Ты все делаешь по какой-нибудь причине, Дон?

— Иногда.

— Но причем тут фильм? Почему ты вдруг захотел посмотреть «Санденс»?

— Ты задал вопрос.

— Да. А у тебя есть ответ?

— Это и был мой ответ. Мы пошли в кино, потому что ты задал вопрос. Фильм был ответом на него.

Он явно смеялся надо мной.

— А какой я задал вопрос?

Последовала долгая мучительная пауза.

— Ты спросил, Ричард: «Даже в лучшие свои времена, я не мог понять, почему я здесь?».

Теперь я вспомнил.

— И фильм был ответом мне?

— Да.

— Не понимаю.

— Это был хороший фильм, — сказал он, — но даже лучший в мире фильм все равно остается иллюзией, разве не так? Изображения даже не двигаются, просто изменение светового потока из проектора создает ощущение движения на плоском экране.

— Ну да, — я, кажется, начинал понимать.

— Почему же, - спросил Дон, - люди идут в кино, если фильм — всего лишь иллюзия?

— Ну, это развлечение.

— Правильно, удовольствие. Раз.

— Можно узнать что-то новое для себя.

— Хорошо. Несомненно. Познание. Два.

— Фантазия, бегство от действительности.

— Это тоже удовольствие. Раз.

— Технические причины. Посмотреть, как фильм сделан.

— Познание. Два.

— Ну, чтобы не скучно провести время.

— Бегство, ты уже это говорил.

— За компанию, чтобы побыть с друзьями.

— Это причина, чтобы пойти в кино, но не причина смотреть фильм. Тем не менее, это опять-таки удовольствие. Раз.

Что бы я ни говорил, причин смотреть фильм было только две. Люди ходят в кино или ради удовольствия, или, чтобы узнать что-то новое, или ради того и другого вместе.

— Ты хочешь сказать, что в жизни происходит то же самое? Что фильм похож на жизнь, Дон, верно?

— Да. Жизнь и есть фильм. Только здесь мы не зрители, а участники, персонажи. Сами выбираем себе роли, заранее зная, что это будет фильм ужасов или занудная мелодрама.

— Но зачем, для чего?

— Нам нравится возбуждение, которое дает страх, или мы хотим погрузиться в занудство. Можешь ли ты представить, что множество людей по причинам, кажущимся им очень важными, наслаждаются мыслью, что они беспомощны в собственных жизненных фильмах?

— Нет, не могу.

— Пока ты этого не поймешь, ты снова и снова будешь задаваться вопросом, почему на свете существуют несчастные люди. Потому, что сами для себя это выбрали.

— Хм…

— Мы — играющие, забавляющиеся дети Вселенной. Мы можем умереть или причинить себе боль не больше, чем иллюзии на экране кинотеатра. Но мы верим в то, что нам больно, представляем, ощущаем эту боль во всех мучительных деталях. Верим в то, что мы жертвы, в то, что мы убиваем, в то, что нас убивают....

— На протяжении многих своих жизней?

— Сколько ты видел фильмов?

— Ох...

— Фильмы о жизни на этой планете, о жизни на других планетах... все это иллюзии, — сказал он. — Но в процессе просмотра этих иллюзий мы можем многому научиться и получить удовольствие.

— Насколько серьезно ты веришь в эту теорию, Дон?

— А насколько серьезно тебе бы хотелось? Сегодня ты досмотрел это кино потому, что хотел поучаствовать в его событиях. Мы покупаем билеты на эти фильмы, мы платим за вход согласием верить в реальность пространства и времени на экране… Ни того, ни другого в действительности нет, но тот, кто не захочет платить эту цену, кто не захочет верить в реальность иллюзий, не сможет появиться ни на этой планете, ни в любой другой пространственно-временной системе.

— А такие люди могут существовать? То есть те, кто вообще не живет в пространстве-времени?

— А существуют ли люди, которые никогда не ходили в кино?

— Понимаю, они получают знания другими путями.

— Ты прав, — сказал он, довольный мной. — Пространство-время - не единственная и довольно-таки примитивная школа.

— Дон, а кто пишет сценарии к этим фильмам?

—Ну… ответь на вопрос: кто пишет сценарии наших желаний, заданий, исканий, Ричард?

— Мы сами, — ответил я.

— Кто играет в этих фильмах?

— Мы.

— Кто служит оператором, киномехаником, директором кинотеатра, билетером, кто следит за всем этим процессом? Кто способен выйти из зала посередине сеанса, в любое время на ходу изменить сюжет, кто способен смотреть, повторять участие в событиях этого фильм снова и снова?

— Дай подумать, — сказал я. — Каждый, кто только захочет? Так вот почему кино так популярно! Потому что мы интуитивно проводим параллели между фильмами и нашими собственными жизнями?

— Может быть, поэтому… Может быть, и нет. Это не так уж важно, правда? А что является проекционным аппаратом?

— Разум, — ответил я. — Нет, наше воображение.

— А что такое фильм вообще?

— Сдаюсь.

— Все, что мы разрешаем себе вообразить, я прав?

— Пожалуй, Дон.

— Ты можешь взять пленку с фильмом, — сказал он, — совершенно законченным. Начало, середина и конец — в твоих руках сразу. Сколько ты держишь все это? Секунды. Фильм существует вне времени, которое он фиксирует, и если ты знаешь его сюжет, можешь сказать, что в нем произойдет еще до того, как входишь в кинотеатр. Будут сражения и волнения, победители и побежденные, романы и разочарования - ты заранее знаешь. Но для того, чтобы фильм захватил тебя, чтобы он унес тебя с собой, чтобы ты вполне им насладился, нужно вставить ленту в аппарат и пропустить его сквозь линзы минуту за минутой… Пережить всю эту иллюзию в тот миг, пока ты держишь ленту в руках, невозможно: необходимы пространство и время. Поэтому ты платишь деньги, берешь билет, занимаешь место в зале и забываешь о том, что творится за его стенами. Твой фильм для тебя начинается. И длится годы, десятилетия…

—Но актерам в обычном фильме не больно по-настоящему. Вместо крови — томатный сок, а слезы — от лука А у нас…

— У нас с кровью все в порядке, — сказал он, — но если мы не упускаем из виду, что участвуем в таком же кино, как и на пленке, это может быть и томатный сок.

— А как на все это смотрит Сущее?

— Сущее божественно нейтрально, Ричард. Матери все равно, какую роль играет ее ребенок в своих играх, сегодня он плохой мальчик, а завтра хороший. Сущее даже не подозревает о наших играх и иллюзиях. Оно знает только Себя и нас в своем подобии, в своем совершенстве и законченности.

— Я не уверен, что мне хочется быть совершенным и законченным...

— Посмотри на небо, — перебил он, и это была такая неожиданная перемена темы, что я, не задумываясь, поднял глаза вверх. Высоко над нами висело разорванное кольцо облаков. Первые лучи Луны серебрили его края.

— Красиво, — заметил я.

— Это небо - совершенное?

— Дон, оно всегда совершенно.

— Ты хочешь сказать, что небо всегда совершенно, даже если оно постоянно изменяется?

— Да, конечно!

— И море тоже всегда совершенно, хотя оно тоже изменяется каждую секунду, — сказал он. — Если совершенство заключается в постоянстве, то рай должен быть чем-то вроде болота, но вряд ли Сущее можно заподозрить в производстве болот.

— Совершенство постоянно изменяющееся. Да. Это я покупаю.

— Ты купил это уже давно, когда в первый раз вошел в этот кинозал…